"Те, которые сражаются" - рыцарство

 

С начала XII в. в Европе складывается монополия господствующего класса на военное дело. Крестьянское ополчение сходит со сцены, и армии становятся отрядами профессиональных рыцарей - тяжело вооруженных и сражающихся верхом. Основным оборонительным вооружением рыцаря была кольчуга, сплетенная из стальных колец, иногда в два или три слоя. Она имела разрез спереди и сзади (для удобства при верховой езде) и свисала до колен. Несколько позднее входят в употребление кольчужные чулки и рукавицы, так что все тело оказывалось закрытым, кроме лица.

Под кольчугой носили стеганую рубаху. Достоинством кольчуги была ее подвижность, соединенная с прочностью. Постепенно подвижность начали приносить в жертву прочности, защищая наиболее ранимые части тела металлическими пластинками. С XIV в. доспехи стали делать сплошными, состоящими не из кольчуги, а из лат. Это было вызвано усовершенствованием оружейного мастерства, и прежде всего зарождения огнестрельного оружия, против которого кольчуга не давала надежной защиты.

Голову воина закрывал капюшон, подбитый мягкой материей, поверх которого надевали шлем. Первоначально он представлял собой куполовидный железный головной убор с наносником и нащечниками. С конца XII в. развиваются более массивные горшковидные шлемы, которые покрывали голову целиком и опирались на плечи. Они были слишком тяжелы, чтобы их можно было носить во время похода, поэтому их приторачивали к седлу; голову же защищали легкими шлемами с острым гребнем. В XIV в. шлемы часто украшали нашлемники из дерева с геральдическими фигурами. Их формы становятся разнообразными, варьируются в разных странах. Совершенной формой считали остроконечную, которая смягчала силу удара, заставляя оружие соскальзывать со шлема.

Рыцарские щиты первоначально были очень громоздкими, прикрывавшими все тело, но по мере развития доспеха

6-1074 161

 их размеры сокращались: щиты стали делать треугольными и легкими, чтобы ими можно было манипулировать. На щите, а иногда и на сюрко (безрукавка из дорогой материи, с разрезами по бокам, а иногда - спереди и сзади), надевавшемся поверх кольчуги, был изображен герб рыцаря. Главнейшая часть герба - так называемый щит, который мог иметь треугольную, овальную или иную форму. Щит герба расписывался разными красками (червленой, лазурной, зеленой) и украшался символическими изображениями (горностаевый или беличий мех) и геральдическими фигурами (лев, леопард, волк, орел). Из военного обихода гербы очень быстро проникают в повседневную жизнь, ими украшают мебель. Костюмы носят в соответствии с цветом герба, а помимо того покрывают одежду аппликациями и вышивками, изображающими герб. Если щит герба состоял из двух или четырех частей разного цвета, то сюрко знатного человека также составлялось из двух или четырех кусков разных материй.

Основным наступательным оружием рыцаря были длинное копье (в XIV в. оно достигало 4,5 м.). Оно состояло из ясеневого древка и железного наконечника; под наконечником прикрепляли флажок, который имел и практическое назначение - мешал копью войти слишком глубоко в тело невооруженного человека. Применение такого копья стало возможным лишь после внедрения стремян: они давали всаднику опору, без которой он не мог бы действовать огромной пикой. Копье редко переживало одно сражение. В походе копья держали на правом плече, перед началом боя их приводили в вертикальное положение, опирая нижний конец на правую шпору, во время сражения его держали горизонтально. В конном сражении задача рыцаря - выбить противника из седла, а в тяжелом вооружении воин, как правило, уже не мог подняться без посторонней помощи.

Помимо недолговечного копья рыцарь был вооружен железным мечом. Раннесредневековые мечи сравнительно коротки: в IX-X вв. распространяются массивные и длинные, до метра, мечи с полукруглыми набалдашниками и прямой крестовиной. Мечам давали личные прозвища, их  рукояти украшали драгоценными камнями, они переходили от отца к сыну, о мечах складывались легенды. Христианские представления также влились в культ этого грозного оружия: ведь меч с крестовиной (с IX в. она становится все длиннее и тоньше) напоминал крест, символ Христа, и когда рыцари клялись на мече, было неясно, чего больше в этой клятве - язычески варварского или христианского.

Военная служба в рядах тяжеловооруженной кавалерии предполагала природные качества, длительную подготовку и постоянные тренировки. Надо было обладать физической силой, и поэтому мускульная сила - одно из важнейших рыцарских достоинств. Другое непременное качество рыцаря - отвага. Немецкий поэт Гартман фон Ауэ (ум. между 1210-1220 гг.) повторяет поговорку каролингских времен: "Кто до двенадцати лет остается в школе, не садясь верхом, годится только на то, чтобы стать священником". Соответственно образ жизни рыцаря был иным, нежели у школяра: охота и турниры составляли существенный компонент его времяпрепровождения.

Охоту в аристократической среде ценили и превозносили в средние века прежде всего как поле деятельности, на котором рыцарь мог показать свою силу и отвагу, ибо сражение с раненым вепрем или медведем было столь же опасным, как и единоборство с вооруженным врагом. Погоня за дикими оленями развивала искусство верховой езды, необходимое воину. Но в охоте на птицу не было такой рыцарственности, никакой аристократ не стал бы гордиться умением стрелять из лука, ибо лук был низшим оружием - оружием крестьянина и горожанина, поэтому на птицу охотились с соколами.

В средние века сложилось предание о том, что турниры появились во второй половине XI столетия. На самом деле, видимо, эта имитация сражения существовала много раньше и восходила, возможно, к языческим обычаям. Турниры устраивали короли и бароны, и на эти состязания собирались рыцари с разных концов Европы, причем среди них могли быть и представители высшей аристократии. Для рыцарской молодежи турниры - основное время препровождение, они сыграли большую роль в эволюции социальных и этических представлений рыцарства в целом, Участие в турнире преследовало разные цели: быть замеченным, добиться успеха, престижа, но также и денежного вознаграждения либо от капитана, в команде которого рыцарь участвовал в поединке, турнире, либо, в качестве выкупа - от побежденного. Величина суммы постепенно возрастала, а турниры превращались в самоцель. Это не был еще тот дух наживы, которым были заражены купцы: этика требовала от рыцаря презирать наживу и деньги. Тем не менее, турниры помогают, по мнению современного исследователя рыцарства Жоржа Дюби, проникновению соображений денежной выгоды в самую гущу внутрирыцарских отношений.

В ходе турниров отрабатывались и совершенствовались приемы ведения рыцарского боя. До XIV в. индивидуальный рыцарский поединок был исключительным явлением. Сражались группами - "ватагами" до 200 человек, внутри которых действовали сплоченные отряды по 10-30 бойцов. Тем не менее, уже к XIII в. складывается культ выдающегося храбреца, рыцаря-победителя. Культ личной храбрости становится питательной средой для самоутверждения личности рыцаря и ее высвобождения из групповых, родственных, дружеских и иных связей.

Как происходил турнир?

Вокруг четырехугольного ристалища возводился двойной деревянный барьер: внутренняя стена была сравнительно низкой, наружная - довольно высокой. Рядом воздвигали деревянные помосты, где сидели судьи и дамы, привычные к кровавым развлечениям. Герольды возглашали имена участвовавших в турнире рыцарей и прославляли подвиги, совершенные этими рыцарями раньше. Условия турнира были разнообразными. Обычно он начинался поединком рыцарей, так называемым "жюте". Задача могла сводиться к тому, чтобы нанести противнику меткие удары копьем (в грудь или в центр щита), но в других случаях требовалось выбить противника из седла. Рыцари, прикрывшись щитом и наклонив голову, разгоняли коней и стремились точным ударом сразу же достичь победы. Таких поединков могло быть сто и даже двести, и они продолжались несколько дней. Затем устраивали главное состязание - имитацию сражения двух отрядов, формировавшихся часто по "нациям" или по областям. Такие сражения были особенно опасными, потому что сброшенные на землю воины подчас оказывались растоптанными разгоряченными конями. Победители брали противников в плен, отнимали коней и оружие, заставляли платить выкуп. По окончании турнира дамы раздавали награды. Некоторые рыцари сделали себе из турниров средство наживы, и довольно прибыльное. Хотя со временем мечи и копья для турниров стали притуплять, жертв бывало много и подчас раненых увозили в повозках.

Церковь осуждала турниры, видя в них суетное развлечение, отвлекавшее от борьбы за освобождение гроба Господня и нарушавшее мир. В тех странах, где королевская власть была сильной, в Англии, например, предпринимались попытки поставить предел этой растрате человеческого материала. Но обычай оказался неискоренимым.

Война была профессией рыцарей, установление мира казалось им обременительным. Война воспринималась не только как развлечение, но как источник доходов, ибо средневековая война была неприкрытым грабежом, а грабеж подчас перерастал в феодальную распрю, когда весь линьяж поднимался, чтобы отомстить за нападение. В Европе к концу XI в. выделяется широкий слой бродячих рыцарей, готовых оставить свой дом и скудные земли, чтобы отправиться на край ойкумены - в Испанию или Малую Азию - в поисках славы и добычи.

Профессиональные воины из поколения в поколение, феодалы выработали особую форму социальной психологии, особое отношение к окружающему миру. Для христианского сострадания там не было места: рыцарство было не просто безжалостным, но и вводило расправу в ранг достоинств. "Нет войны без пожаров и крови", - откровенно возглашал провансальский трубадур XII в. рыцарь Бертран де Борн (см. стр. 179-180).

Презрение к смерти сочеталось с презрением к чужой жизни, с неуважением к чужой смерти. Сицилийские норманны, взявшие в 1185 г. Солунь, развлекались тем, что раскладывали на улицах трупы убитых в обнимку с мертвыми ослами и собаками. Рыцарь был готов отдать жизнь за сеньора, но у него не было угрызений совести, когда он забирал чужое имущество и отнимал чужую жизнь. Воспитанный в огне и крови, характер рыцаря был, более импульсивным, нежели расчетливым: плавное течение жизни, планомерное ее построение не привлекало феодала-рыцаря, который предпочитал повседневному труду быстрое обогащение и щедрые траты. Трубадур Альбер де Маласпина гордо заявлял, что он брал чужое, чтобы раздавать, а не копить.

Чтобы лучше понять стереотипы рыцарского самосознания, важно также представлять себе специфику воззрений раннего и классического Средневековья на войну и мир. До тысячного года война представлялась современникам нормальным состоянием. Войны - полезны, так как они пополняют общественные ресурсы и способствуют обогащению страны и народа. Соответственно, мир представлялся временным и нежелательным состоянием между войнами. После 1000 г. отношение к войне резко меняется. Церковь вырабатывает идеологию войны, согласно которой война и все, что с ней связано, определяется как зло и греховное дело. Напротив, мир - состояние угодное Богу, "царство духа", противостоящее "торжеству телесного начала", каковым является война. "Сыны божий" должны сражаться лишь для того, чтобы сократить и уничтожить силы, связанные с войной. Война оправдана и справедлива, если она ведется во славу Божью и под эгидой Бога. Согласно этой доктрине, каждый христианин оказывается воином Христовым, обязанным воевать ради защиты "слабых", отмщения вершителям зла и расширения территории истинной веры. Лишь такая война не считается греховной. Вести ее и руководить ею должен король, выполняющий волю Божию, но король - также и гарант мира. Однако сплошь и рядом королевская власть была не в состоянии в XI в. выполнить эту задачу, и дело по поддержанию мира церковь берет на себя, выступив с идеей Божьего

166 мира и его воинов "монахов и клириков".1 При такой трактовке "Божьего мира" военное, рыцарское сословие, формирующееся и усиливающееся в это время, оказывалось как бы вне признанного церковью правопорядка. Стремясь преодолеть этот разрыв между "молящимися" и "воюющими", церковь вводит освящение рыцарского оружия, новые правила ведения войны. Убийство равного себе по статусу осуждалось морально и рыцари-противники не стремились убивать друг друга правда, еще и потому, что захват пленника был выгоднее: за него полагался выкуп, Иное дело, если речь шла о "неблагородном" противнике: убийство его было обычным явлением. В битве при Бувине (27 июля 1214 г.), где войска французского короля Филиппа II Августа одержали победу над соединенными отрядами германского императора Отгона IV, графов Фландрского и Бульонского и английским отрядом, по сообщению хрониста, погибло всего два рыцаря, но зато было захвачено не менее 130 знатных пленников (по другим источникам - ок. 300), что значительно превосходило результаты всех предшествующих побед, не говоря уже о трофеях. Нагруженное добычей войско поторопилось отступить под защиту своих крепостей. Война XII в., по выражению Ж. Дюби, продолжала в этом отношении традиции тех древних охотничьих цивилизаций, для которых грабительские набеги на соседей представляли обычную и постоянную форму жизнедеятельности. Война могла быть прервана и бывшие враги собирались на богослужение в одной церкви или устраивали совместную трапезу и празднества. В массе гибли неблагородные воины, "сержанты" - наемники, которых рассматривали как профессиональных убийц. Практика замены благородных рыцарей простолюдинами, ставшая обычной в XII-начале XIII в. осуждалась церковью и королями, поскольку она нарушала принятую концепцию структуры общества, ее деления на три разряда. Церковные соборы приравнивали рыцарей к еретикам, обвиняли в убийствах "слабых", разорении бедняков и святотатствах в церквах. Война как таковая не давала решения спорных вопросов из-за которых начиналась. Обычно это достигалось в ходе переговоров. Ход военных действий - один из аргументов, не более того. Другое дело - битва, сражение. Они означали столкновение главных сил. С точки зрения современников, сражение - своего рода форма судебного поединка, "Божьего суда" между двумя спорящими сторонами. Оно предполагало участие самих сюзеренов, короля, князя. Именно их поединок рассматривался как центральный элемент боя, хотя непосредственная встреча главных противников лицом к лицу была редким исключением. В отличие от обычных военных действий, сражение ставило на карту судьбу того или иного правителя и его княжества, так как цель его - уничтожение главного врага: либо его убийство в бою, либо захват в плен или обращение в позорное бегство. При любом из этих исходов, судьба потерпевшего поражение считалось решенной. Поэтому сражение, как правило, вело к немедленному прекращению войны и в этом смысле "оно было непосредственной прелюдией мира".

Класс феодалов - очень сложная социальная категория. Она охватывала самые разные общественные слои - от королей и князей, на одной стороне, до неимущих нобилей, которые вели крестьянский образ жизни и сами ходили за плугом - на другой. Отличительными чертами класса феодалов, во всяком случае в период расцвета Средневековья, являются происхождение от знатных предков, обладание сеньориальными правами по отношению к зависимым лицам. Европейские феодалы, за исключением, пожалуй, Италии и Южной Франции, селились вне городов. Те, кто имел возможность, укрепляли свои дома, возводили замки. Со временем замок становится таким же символом Средневековья, как и ветряная мельница. Постоянные войны, набеги норманнов, страх перед угнетенным крестьянством - все это стимулировало возведение замков, которые превращаются в мощные каменные крепости.

В X в. замок - это деревянная прямоугольная в плане башня (донжон), возведенная на естественном или насыпном холме. Она окружена валом, палисадом и рвом. Донжон разделялся деревянными перекрытиями на несколько ярусов-этажей, сообщение между ними поддерживалось по приставным лестницам, которые убирались во время опасности через люки, прорезанные в перекрытиях. Нижний ярус мог быть забит балластом, и вход (также по приставной лестнице) вел сразу на второй этаж, плохо освещенный и служивший складом. Жилище феодала и его семьи находилось на третьем этаже, здесь помещался очаг с козырьком. Слуги размещались выше. В нижнем этаже иногда устраивали колодец.

Постепенно строительство замков усложняется. Их возводят из камня, хотя перекрытия (например, в Нормандии) долго оставались деревянными, что создавало угрозу пожара во время осады. Каменные своды начинают строить на юге. Палисад сменяет стена, нередко тройная, укрепленная угловыми башнями и увенчанная зубцами с бойницами. Принцип средневековой фортификации состоял в создании системы последовательных препятствий. Осаждающим предстояло прежде всего преодолеть ров, сухой или же наполнявшийся водой из соседней реки. Через ров перекидывался съемный мост, по обе стороны которого воздвигались башни, превращавшие мост в самостоятельную небольшую крепость. Перед мостом, на наружной стороне рва, воздвигались деревянные укрепления. За рвом лежало широкое открытое пространство, проникнув на которое осаждавшие оказывались под обстрелом со стен и башен крепости. Главная стена поднималась отвесно над открытым пространством и благодаря своей высоте оставалась практически недоступной для штурма с помощью приставных лестниц. Ворота фланкировались башнями. Стены и башни имели талус - скошенное утолщение у основания. Внутри главной стены шла другая, а еще глубже располагался донжон.

Замок усложнялся не только как фортификационное сооружение. Он включал в себя теперь, помимо донжона, двор, на котором сосредотачивалась общественная жизнь: там располагались (обычно между двумя стенами) дом владельца, замковая капелла, колодец, "банальная" печь1, как символ феодального господства, и дома ремесленников - эмбрион растущего города. Замок был воплощением феодальной независимости и вместе с тем средством господства над окружающим районом. Недаром подземелье, где содержались пленники во тьме и в голоде, становится столь же обязательным элементом замковой архитектуры, как и возносящийся к небу донжон.

Классическая страна замков - Франция. В Германии, если не считать королевских дворцов (пфальцев), замки по своим архитектурным и стратегическим качествам уступают французским. Обычно это донжоны, высящиеся на неприступной скале, оборона которых в большей степени обеспечивалась естественными условиями, нежели инженерным искусством строителей.

Система замков вызвала к жизни и систему осадных орудий. Часть из них была заимствована из античной военной техники: передвижной дом на колесах, который пододвигали к самым стенам осажденной крепости, и таран. К началу XIII в. в осадной технике появляются два важных нововведения, заимствованные с Востока. Вопервых, петрария - стенобитная машина, работавшая на принципе противовеса; она состояла из длинного бруса, закрепленного на оси, один конец которого был короче и толще и на который прикреплялся груз; когда ремень, сдерживавший длинное плечо петрарии, отпускали, груз ударял по стене, ломая камни. Во-вторых, был применен так называемый греческий огонь - горючая смесь, состоящая из нефти, серы и смолы, которую направляли на крепость из специальных сифонов.

Далеко не все феодалы владели замками. Низший слой господствующего класса составляли простые рыцари, рыцарская беднота, не имевшая своих крепостей. Некоторые из этих рыцарей были по происхождению министериала ми - домашними слугами короля или баронов, подчас даже несвободными людьми, получившими по тем или иным причинам доступ в ряды феодалов. Высший слой знати распадался на шатлэнов (обладателей замка), баронов (крупных сеньоров) и территориальных князей, включая короля. Но при всем своем различии все они (с середины XI в.) рассматривались как единая категория рыцарей, вступление в которую было сопряжено с особой символической церемонией - посвящением. Посвящение знаменовало переход к зрелости и самостоятельности - подобно ремесленному шедевру, оно завершало длительный, семилетний, искус, когда юноша в качестве дамуазо, слуги и оруженосца, проходил обучение у опытного рыцаря, прислуживая ему за столом, чистя его коня и разделяя с несвободными слугами все заботы о своем наставнике. И вместе с тем посвящение подчеркивало еще раз существование грани, не всегда непроходимой, но всегда отчетливой, между профессиональными воинами-феодалами и всеми остальными слоями населения 1.

Церемония состояла из нескольких этапов. Прежде всего дамуазо надевали шпоры и один из старейших рыцарей препоясывал его мечом - самым почетным оружием. Затем посвящающий наносил юноше удар ладонью по затылку или по щеке - единственную в жизни пощечину, которую, по словам хрониста Ламберта Ардрского, рыцарь может получить, не возвращая. Весь ритуал завершался показом ловкости нового рыцаря: вскочив на коня, он должен был пронзить копьем установленную мишень.

Церемония посвящения носила первоначально совершенно мирской, более того, языческий характер. Только постепенно церковь вводит ее в религиозные рамки, стремясь обеспечить помощь воинов в осуществлении программы "Божьего мира" и вытекавших из нее предписаний, регулировавших вопросы войны и мира, о чем говорилось выше. Накануне посвящения юноша должен был бодрствовать всю ночь в часовне, затем, на рассвете ему надлежало  возложить свое оружие на алтарь и посвятить его Богу, выстоять мессу и получить причастие. В некоторых случаях уже не рыцарь, а епископ совершал основной элемент посвящения - препоясывание мечом. В ритуале посвящения огромную роль играла символика цвета и предметов. На юношу надевали белую рубаху из полотна или шелка - символ его чистоты, а сверху алое сюрко - знак крови, которую он прольет во имя церкви. Его шосс (штаны, обтягивающие ногу), были коричневого цвета, ибо человеку суждено вернуться в землю, а пояс - белого, знаменуя "незапятнанность чресел". Навершие меча было украшено крестом, а двулезвийный клинок считался символом стойкости и верности в защите слабого против сильного и бедняка против богатого.

Как рыцарь, посвященный принадлежит классу феодалов и вместе с тем он включается внутри этого класса в гораздо более конкретные - личные и имущественные связи. Он становится вассалом. Личный договор между вассалом и сеньором носил название оммаж: принося оммаж сеньору, рыцарь просил его покровительства (коммендировался) и как бы признавал себя его "человеком" (homo), что и дало происхождение термину "hommagium" - оммаж. Этот институт известен в графстве Барселона с начала XI в. В первой половине XI столетия он распространяется в Южной Франции, затем охватывает северные области; в Германии он засвидетельствован впервые в 1077 г. Как и посвящение, оммаж - символическая церемония. Вассал клал соединенные руки в ладони сеньора и произносил формулу: "Сир, я становлюсь вашим человеком", за этим следовала присяга на верность и поцелуй, так что вассала описательно именовали "человеком уст и рук", ибо руками и губами совершал он обряд оммажа. Со своей стороны сеньор передает вассалу оружие или его символ - палочку (festuca), знаменующую принятие человека в его новую семью. Передача оружия или фестуки - языческий обряд, но и в этом случае церковь стремится поставить его под свой контроль, дополняя церемонию оммажа клятвой, которую вассал должен приносить на мощах святых. Центральным моментом вассальных отношений является обязанность верности и любви вассала по отношению к сеньору. В идеале вассал служит не во имя денег, но во имя любви к сеньору; тот, кто нарушает любовь и верность, ставит себя вне закона. Показательно, что терминология вассальных отношений та же, что характеризует отношения рыцаря к идеальной даме и мистика к Богу. Но хотя в идеале вассальные отношения должны были строиться на чувстве, а не на расчете, феодальное право довольно четко определяло обязанности вассала, которые покрывались двумя латинскими терминами: consilium (совет) и auxilium (помощь). Совет заключался прежде всего в том, что вассал должен был участвовать в курии сеньора, которая была своего рода его судебно-административным советом. Без курии сеньор не мог отправлять юрисдикцию, решать имущественные вопросы, например вопросы отчуждения земли, судьбы своих детей. Решение курии должно было быть единогласным.

Помощь состояла из двух элементов - военного и финансового. Вассал был обязан прежде всего нести военную службу - участвовать в походах сеньора, в защите его замка. Срок этой службы иногда исчислялся сорока днями в году. Финансовую помощь вассал должен был оказывать в трудный или торжественный момент жизни сеньора: для выкупа его из плена, при выдаче дочери замуж, при посвящении сына в рыцари. Со своей стороны, сеньор принимал обязательства по отношению к вассалу: защищать и поддерживать его. Конечно, на практике система не была столь безупречной, как в идеале: вассалы могли предавать своих сеньоров, и мифологические фигуры Дьявола и Иуды сливаются в средневековом сознании с образом вассала-предателя. С другой стороны, сеньоры нередко злоупотребляли своими правами, взыскивая чрезмерные поборы или заставляя вассалов слишком долго служить в войске. Противоречия между сеньорами и вассалами нередко выливались в столкновения, и все-таки вассальная система, придавая социальной солидарности семейно-клановый облик, скрепляла единство господствующего класса. Одним из существенных элементов, определявших прочность и эффективность вассальных связей, было пожалование вассалу фьефа или феода. Фьеф, как правило, представлял собой земельное владение, хотя со временем развиваются и так называемые невещные фьефы - феодальные доходы от пошлины, баналитетов и т. п. Передача фьефа проходила в форме символического акта, так называемой инвеституры, которая осуществлялась через вручение вассалу предмета (кольцо, посох, перчатки, даже пучок соломы), который символизировал недвижимое имущество или право. Наделение фьефом, инфеодация, до XII в. лишь крайне редко закреплялась составлением документа: Средневековье, как уже подчеркивалось, было эпохой ритуального жеста, а не письменного акта; слово и жест, совершаемые публично, были не менее значимы, чем грамота. Своеобразие феода заключалось в том, что он являлся, так сказать, расщепленной собственностью, на которую оба контрагента имели право. Хотя термин "собственность" (dominium) прилагался обычно к правам сеньора, а права вассала обозначались термином "владение" или даже "держание", в действительности же именно держание приближалось к собственности в римском понимании слова, тогда как верховная собственность сеньора реализовалась лишь в получении символической ренты (пара шпор, к примеру). Однако в случае неверности вассала его фьеф подлежал конфискации. Первоначально владение фьефом (его называли также бенефицием) было личным, оно прерывалось смертью любого из контрагентов. Постепенно этот обычай исчезает, и фьефы становятся наследственными. Оммаж и пожалование фьефа знаменовали включение рыцаря в вассально-ленную систему. В каждом королевстве король имел своих держателей, среди которых были как бароны (в свою очередь разделявшиеся на несколько рангов: виконты, графы, герцоги и т. п.), так и рядовые рыцари. От баронов держали фьефы их вассалы - шатлэны, а вассалами шатлэнов были рыцари.1 Принадлежность к классу профессиональных воинов, внутренне сплоченному  вассально-ленной системой, налагала на человека определенные идеальные обязанности и в очень большой степени определяла его образ жизни. Одна из основных доблестей феодала - щедрость. Сеньор живет в замке, окруженный челядью, рыцарями, оруженосцами, и расходует на них богатства, полученные в форме крестьянской ренты. Если средств не хватало, он мог нарушить обычай и потребовать с крестьян больше хлеба, поросят, птицы или попытаться восполнить недостаток грабежом и военной добычей. Богатство - не самоцель в рыцарской жизни. Оно приобретается для того, чтобы быть розданным, растраченным, но непременно публично. Публичное расточительство - во время пиров, празднеств, турниров, приобретающее подчас экзотические формы (вплоть до засевания полей серебром), имело определенную социальную задачу феодального самоутверждения. Оно рассматривалось как внешнее выражение доблести и удачи. Трубадуры на все лады прославляли щедрость сеньоров. В рыцарских романах щедрость выступает как истинно королевское свойство. Напротив, корыстолюбие, скупость, расчетливость в глазах рыцарского общества XII-XIII вв. оказывается одним из самых позорных пороков.

Но наряду с культом щедрости рыцари (как социальная категория) чрезвычайно заботливо относились к сохранению целостности своих земельных владений - основного источника существования. В феодальной практике с конца XI в. утверждается система, отдававшая предпочтение старшему сыну, - именно он получает львиную долю отцовского феода. Более того, многие рыцарские роды ограничивают браки младших сыновей, которые либо становятся духовными лицами, либо живут холостыми в замке старшего брата, не имея никакой надежды (если не придет на помощь счастливый случай) получить экономическую независимость. Именно эти "молодые" - благородные, но бедные, не получившие земельных пожалований и обеспеченного места в феодальной иерархии рыцари - обусловили "подвижность, кипение и агрессивность", по выражению французского историка Ж. Дюби, свойства, столь характерные для рыцарской аристократии Средневековья.  Другое важнейшее понятие рыцарской морали - служение. Откуда бы ни выводить идею рыцарского служения - из варварской верности вождю или из христианского учения о небесной иерархии, развитого еще около 500 г. Псевдо-Дионисием (ставшего известным на Западе благодаря латинской переработке ирландского монаха Эригены), - к XII в. она охватывает все сферы человеческой жизнедеятельности и самые представления о космосе. Отношения с Богом мыслятся как служение человека, предполагающее, хотя бы в загробном мире, щедрое вознаграждение. Верность - характернейший предикат вассальных отношений - распространяется и на понятие связей человека и Бога, причем верность предполагается не только со стороны человека, но и со стороны Господа: он мыслится не только Богом верных, но и верным Богом (как верным должен быть и сеньор вассалу). Молитва осмыслялась как коммендация Богу-сеньору, в результате которой Господь брал на себя защиту человека, а тот получал "правовую" надежду на получение фьефа на небесах. При этом иерархизирующее сознание средневекового человека конструирует, помимо верховного защитника - Бога, еще и под ним стоящего специального заступника - святого. В образах феодального быта рисуется и день Страшного суда, когда Господь со своими "лучшими людьми" соберет свой двор, свою курию и будет судить правых и виноватых, как это делает феодальный сеньор. В рыцарских образах формулируется и космическая борьба "справедливого Короля" (то есть Бога) против отпавшего тирана-Дьявола. Оба они окружены своей свитой, рыцарями и слугами министериалами. Христос в миниатюрах псалтырей XII в. представлен полководцем с мечом и щитом, в кольчуге, со шлемом на голове. И в рыцарских образах и терминах формулируют поэты XII в. свое служение даме (стр. 180-186).

Высокие принципы щедрости и служения подчас превратно реализовывались в действительной жизни. В XII в., в эпоху расцвета рыцарства, Этьен де Фужер упрекал французских дворян в том, что они только и заботятся, что о танцах и развлечениях, об охоте и турнирах. Они приносили клятву защищать слабых - вдов и сирот, а на деле крестьянам оставалось лишь одно - надеяться на эгоистическую мудрость сеньоров, согласно средневековой французской поговорке: "С кого раз сдерешь шкуру, того не пострижешь дважды". Характерно, что критика рыцарства в XII-XIII вв. осуществлялась преимущественно с рыцарских позиций: ему ставили в вину несоответствие рыцарскому идеалу, недостаток доблести и верности, нежелание подвергать себя опасностям и забвение таких образцов истинного рыцарства как Александр Македонский и король Артур.

Когда не было войны, жизнь рыцаря ограничивалась охотой, обедом и долгим сном. Ведением хозяйства он не занимался - это противоречило сословной этике. Хозяйство своего поместья и даже суд над своими крестьянами сеньор, как правило, перепоручал старосте и приказчикам, хотя и участвовал в соответствии с принципами вассалитета в заседании судебной курии, разбиравшей дела его "равных", или возглавлял курию, судившую его вассалов. Вечерами обитатели замка собирались вокруг очага, играли в кости и шахматы. Особенно скучным временем были долгие зимние вечера, когда трудно было удержать рыцарей - холостую молодежь, нередко голодную (зимой рацион был ограниченным) и еще чаще пьяную - от взаимных оскорблений и драк. Утомительно-однообразный распорядок дня нарушался приездом гостей, турнирами или празднествами, когда в замок приходили жонглеры. Словом "жонглер" обозначали людей самых разных специальностей, выполнявших единую функцию - развлечения. Это были дрессировщики медведей и обезьян, акробаты, умевшие танцевать на канате и ходить на руках, музыканты и певцы, рассказчики фаблио и романов, наконец трубадуры. В замках они появлялись обычно в дни турниров, свадеб или посвящения в рыцари, и подчас их представление принимало характер состязания певцов и акробатов. Противоречивой и сложной была судьба жонглеров. Как правило, выходцы из городских низов, они связали свою судьбу с феодальными замками, где они были всего лишь приятным развлечением. Отсюда их стремление быть более  рыцарственными (в своем творчестве), чем рыцари, и вместе с тем их принижал непроходящий страх за свое существование, постоянное "интеллигентное" нищенство, просьбы о милостыне (стр. 187-188). Они принадлежали этому миру замков с его грубостью, они поносили друг друга последними словами. Их буффонады сродни тем вкусам, где острое слово связывалось с низким дурачеством, шутовство - с физическим уродством, и недаром карлики и горбуны особенно ценились в челяди могущественных сеньоров. А вместе с тем именно жонглеры находили силы и мужество для стихов, осмеивавших пороки феодального общества.

Из рутины повседневности рыцаря вырывала война. Но и на войне и в мирных условиях феодал всегда выступал членом сплоченной социальной группы или даже нескольких групп - линьяжа, основанного на кровных связях сообщества совместно живущих в замке рыцарей и дамуазо, содружества "равных" (пэров) - вассалов одного сеньора. По английской поговорке XIII в. "сеньор не садится за стол один", длинные столы и длинные скамьи - характерная мебель феодального замка. Корпоративность феодального быта отвечала корпоративной организации сословия феодалов.

Распространение огнестрельного оружия и наемного войска в XIV-XV вв. способствовало упадку военных функций рыцарства, равно как социального и морального престижа этого типа средневекового человека. Но упадок рыцарства не означал прекращения рыцарского образа жизни. Напротив, он был перенят королевским двором и городской элитой - патрициатом. Однако они приняли рыцарские идеалы за реальность в ту эпоху, когда эти идеалы стали уже недостижимыми. Политически знать в это время была лишена реальной власти абсолютизмом; экономически зависящая от земельной ренты, она не могла соперничать ни с государством, ни с третьим сословием. Рыцарь превратился в "бедного рыцаря". Рыцарство перестало быть сообществом людей, связанных духовными идеалами. Рыцарский образ жизни превратился в пустую формальность, в этикет. Но идея рыцарства оставалась живой вплоть до Нового времени, идеалы которого, как считают исследователи, создавались под влиянием рыцарских идеалов. И в литературе Нового времени образ идеального рыцаря продолжал существовать - от Неистового Орландо до Дон Кихота и Геца фон Берлихингера. Лишь Французская революция XVIII в. положила конец этой традиции. Идеал рыцаря появляется еще раз в романтической литературе (Новалис, Арним, Скотт), как символ ностальгии по ушедшему безвозвратно "героическому" прошлому. Но рыцарские институты и культура сыграли свою роль "одного из наиболее мощных двигателей процесса индивидуализации и обретения самосознания западным человеком, то есть "процесса цивилизации" (Н. Элиас). 1